https://cyberleninka.ru/article/n/preob … otsializma

ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В КИТАЙСКОЙ ДЕРЕВНЕ И СУДЬБЫ АГРАРНОГО СОЦИАЛИЗМА
А.В.Гордон

Сопоставляя современное аграрное развитие России и Китая, американский ученый Марк Селден отмечает парадокс: несмотря на крах коммунизма, «коллективные и государственные хозяйства остаются основой аграрной экономики» России, тогда как в Китае, где «по-прежнему провозглашаются социалистические цели», возродилось семейное крестьянское хозяйствование.
В попытках объяснения западные экономисты обычно указывают на высокую механизированность сельскохозяйственного производства, а также на продолжительность коллективного хозяйствования и большее
огосударствление аграрного сектора в СССР . Соглашаясь с этими заключениями, Селден считает, однако, главными в судьбах аграрного социализма не технико-экономические, а социально-психологические факторы, подчеркивая «высокую степень рациональности» в выборе крестьянами России и Китая того или иного строя своей жизни .
За исключением «большого скачка» 1959-1961 гг., когда «фундаменталистская политика» строительства социализма привела к «экономическому коллапсу и голоду», сельское хозяйство Китая наращивало показатели: среднегодовой прирост его продукции за 1952-1980 гг. составлял в стоимостном выражении 4%. Была достигнута урожайность, превышавшая по рису (4,2 т/га) средние азиатские показатели, вдвое превосходившая урожайность во Вьетнаме и Индии и отстававшая несколько от японской (5,1). Точно так же урожайность пшеницы (2,2 т/га) и кукурузы (3,0) была выше средних азиатских (включая индийские) показателей, а по пшенице даже сравнимой с американской .
Однако при «высокой и растущей продуктивности земли» сельскохозяйственное производство социалистического Китая отличала «низкая и падающая производительность труда». Это в сочетании с «невероятно высокой товарностью» (благодаря предельному изъятию государством продукта) и ликвидацией сельской торговли, лишившей крестьян всяких денежных поступлений, обернулось «низкими и стагнирующими доходами». «В ретроспективном плане очевидно, что коллективистские институты Китая могли существовать, только опираясь на силу государства». Она проявляла себя прежде всего постоянными политическими кампаниями. Большое значение имели также регламентированное (прод-паек как основная форма) распределение и другие механизмы, блокировавшие отток населения из нищавшей деревни. Под воздействием последних (в сочетании с ростом населения) скрытая безработица достигла в деревне 100-300 млн. человек . Одновременно действовавшая система перекачки средств из сельского хозяйства в промышленность усиливала различие в уровне жизни: если в городе было установлено относительно большее равенство, чем где-либо в Азии, то «неравенство в доходах между городом и деревней Китая было наивысшим» среди азиатских стран .
Положение в советской деревне представляло разительный контраст. Несмотря на стагнацию сельскохозяйственного производства, положение крестьян в последние десятилетия значительно улучшилось. За 1965-1985 гг. их средняя зарплата выросла втрое (с 50 до 153 руб. в месяц) и составила 75-89% зарплаты рабочих и служащих, которая за это время удвоилась (с 95 до 195 руб.). Следует добавить введение государственного пенсионного обеспечения и расширение бесплатного здравоохранения тоже преимущественно за счет госбюджета. Рост государственных субсидий и переход на стабильную зарплату отнюдь не способствовали, однако, интенсификации труда крестьян. Представители властей жаловались: «Если раньше они не работали, потому что знали, что все равно ничего не получат, то теперь они не работают, ибо знают, что им заплатят в любом случае .
Не приобретя стимула к коллективному труду, бывшие крестьяне утратили желание вести свое хозяйство вместе с самой способностью к самостоятельному хозяйствованию. С одной стороны, они познали преимущества восьмичасового рабочего дня и регулярного денежного дохода, а с другой - в силу узкой специализации работников крупного механизированного предприятия утратили профессиональную универсальность , присущую сельскому хозяину. Переход к политике строительства агрогородов за счет сселения «неперспективных» деревень окончательно разрушал перспективы возрождения крестьянского хозяйствования. Институционные сдвиги были закреплены демографическими переменами (превращение деревни в место обитания старых, немощных и одиноких) и упадком крестьянской культуры. За полвека коллективно-государственного хозяйствования в советской деревне произошел «переход от мужицкой ментальности к ментальности наемного работника» .
Исторические предпосылки сыграли свою роль. В истории Китая натуральное самообеспечение крестьянской семьи традиционно сочеталось с развитием местных рынков и формированием института частного землевладения. Однако более существенное значение имело различие в культурно-институционных и демографических последствиях социалистических преобразований. В китайской деревне вопреки последним сохранились структура семьи, преемственность поколений и крестьянские культурные ценности, сеть межличностных отношений и историческая память.
Могущественным фактором деколлективизации в Китае была политика руководства, разительно отличавшаяся от действий российских властей, которым разговоры о приватизации не мешали «на всех уровнях сдерживать развитие частных хозяйств». Административно-хозяйственный аппарат российского АПК отчасти опасался последствий распада крупных хозяйств для экономики страны, отчасти - потери своих привилегий, а реформаторы в центре не задумались внести успокоение. Напротив, в Китае сверху была инициирована «политика кнута и пряника». Местной администрации дали твердо понять, что поддержка реформ является партийным делом и в то же время «открывает дорогу к преуспеянию как законными, так и незаконными способами, начиная с контроля над распределением ресурсов общественного хозяйства» .
Начавшаяся в середине 80-х годов дискуссия западных синологов о том, кто был инициатором реформ, власть или народ , может быть при ретроспективном анализе резюмирована так: «Институционные устои коллективизма были разрушены мощной атакой сверху и снизу». Предпосылки состоявшегося возврата к семейному хозяйству можно проследить вплоть до самого начала коллективизации. Практика семейного хозяйствования продолжалась и в начале 60-х годов, особенно в бедных районах, наиболее пострадавших от «большого скачка». Временно подавленная в ходе «культурной революции», она стала возрождаться во второй половине 60-х, когда были разрешены ведение подсобного хозяйства и продажа его продуктов. Довершил дело разразившийся после смерти Мао «жестокий кризис легитимности» коммунистического правления в деревне, причиной которого стала «неспособность коллективного хозяйствования сколько-нибудь существенно улучшить жизнь большинства крестьян» .
Экономические успехи деколлективизации бесспорны. Прирост сельскохозяйственной продукции за 80-е годы составил 6,4%; доля сельской промышленности в валовом индустриальном продукте возросла с 10,5% в 1980 г. до 31,8% в 1990 г.; впервые с 50-х годов в деревне зафиксировано увеличение душевого дохода. Однако перспективы не слишком ясны. Самые значительные результаты были получены в начале реформ (первая половина 80-х). Сейчас налицо негативные явления -сокращение инвестиций в инфраструктуру сельского хозяйства, нарастание почвенной эрозии, усиливающееся неравенство в доходах (в том числе между различными районами) и напряженность, возникающая на этой основе.
Институционные сдвиги 80-90-х годов Селден предлагает рассматривать как компромисс, или «урегулирование» противоположности коллективных и индивидуальных интересов, в результате которого сложилась двойственная экономическая структура деревни-крестьянского двора. Коллективные деревенские институты сохраняют свое производственное значение, это «особенно характерно для преуспевающих районов, например провинций Гуандун и Цзянсу, а также многих пригородных волостей». Здесь находящаяся в деревенской собственности (нередко совместно с властями более высокого уровня, сторонними предпринимателями и даже иностранным капиталом) промышленность становится «ключом к растущему преуспеянию».
Вместе с тем достигнутый компромисс коллективных и частных интересов в современной китайской деревне имеет теневые стороны. В период коллективного хозяйствования образовалась «глубокая пропасть между кадрами, монополизировавшими ресурсы и власть, и бесправными в целом крестьянами» . Хотя теперь китайские крестьяне обрели права частного хозяйствования, у администрации кооперативов, которая представляет деревенскую власть, сохранились исключительные полномочия. Нынешняя система напоминает традиционные арендные отношения. Деревенская администрация «де-факто является землевладельцем, а заключившие договор дворы - это арендаторы, которые обрабатывают землю в обмен на платежи и отработки в пользу деревни и принудительную поставку продуктов государству по низким фиксированным ценам» . В некоторых местах, поддерживая свою власть, администрация производит (несмотря на утвержденный 15-летний срок аренды) постоянные земельные переделы . Осуществление конституционной поправки 1988 г., разрешающей арендные отношения между дворами, встречает сопротивление. Искусственно поддерживается чересполосица: обычно двору предоставляется 8-12 клочков земли не больше 0,1 акра каждый, которые рассеяны в различных частях деревенских владений .
В другой статье Селден и американский специалист по Юго-Восточной Азии Керквлит сопоставляют предпосылки, ход и последствия деколлективизации в двух социалистических странах Азии . Они отмечают, что Китай и Вьетнам испытали во второй половине ХХ в. две волны радикальных аграрных преобразований, которые по сути имели общий характер, но значительно отличались своими проявлениями. Первый этап (после 1945 г.) начался с перераспределительных земельных реформ и завершился коллективизацией. Реформы покончили с арендаторством и наемным трудом, уравняли крестьян в правах на землю, сокрушили господство крупных землевладельцев и закрепили власть компартии в деревне. Распоряжение землей и трудом перешло к местной администрации, семейное хозяйствование и торговля сельскохозяйственными продуктами были резко ограничены, увеличился масштаб производства. Государство получило большие возможности контролировать крестьянское потребление, получать сельскохозяйственную продукцию по им же установленным ценам и регламентировать основные стороны деревенской жизни.
Однако семейное хозяйствование выжило. Отчасти это произошло «из-за сопротивления крестьян, отчасти потому, что оно выполняло такие производственные функции, которые, как понимали сами власти, не под силу коллективному труду». Более того, «как и в СССР, стабильность и само выживание коллективистской системы основывались на допущении семейного хозяйствования и свободного рынка, хотя государственные руководители время от времени клеймили их как капиталистическую деятельность, которая в конце концов будет ликвидирована».
В качестве главной и самостоятельной производственной единицы семейные хозяйства были восстановлены на втором этапе преобразований (с конца 1970-х годов). Им по договору были переданы для обработки участки земли, а остальная часть кооперативной собственности была в основном распределена, передана в аренду или продана. Государственный контроль ослаб, рынок возродился, возникли предприятия различных форм собственности. «Однако наследие первого периода и во втором периоде продолжает воздействовать на крестьянское общество в обеих странах» .
При общем типологическом сходстве существуют значительные различия в проведении аграрных преобразований, которые объясняются как ситуационными факторами, так и традиционными особенностями двух стран. Хотя в обеих странах земельные реформы сопровождались вспышками насилия, масштаб уничтожения в Китае был более значительным. Здесь жертвами «земельной революции» стали сотни тысяч (по некоторым оценкам более 1 млн.) человек, тогда как по Вьетнаму наиболее достоверные оценки дают от 3 тыс. до 15 тыс. .
Симптоматично также, что во Вьетнаме аграрная политика компартии в ходе земельной реформы вызвала более активное сопротивление в деревне и руководство было вынуждено, признав свои ошибки, многое исправить. Вьетнамские коммунисты были склонны больше прислушиваться к мнению крестьянства и при проведении коллективизации. Их умеренность объясняется главным образом ситуационным фактором. В условиях постоянной гражданской войны и непрекращавшейся иностранной интервенции они не могли рисковать осложнением отношений с крестьянством.
В обеих странах политика коммунистической власти выступала единственным основанием коллективизации. «Если земельные реформы в Китае и во Вьетнаме были движением сверху и снизу, то коллективизация была инициативой, навязанной сверху партийным руководством». Предпосылкой земельных реформ были крестьянские требования поравнения, естественные в условиях резкого земельного неравенства: в Китае 10% богатых дворов владели 56% земли, а 68% бедноты - только 14%, в Северном Вьетнаме беднота, составляя 62% деревенского населения, имела лишь 13% земли . Предпосылкой коллективизации оказалась идеология коммунистического руководства, видевшего в ней «краеугольный камень для перехода к социализму в деревне».
Хотя коммунистические лидеры азиатских стран «стремились избежать ужасов, сопровождавших принудительную коллективизацию в СССР», события в Китае стали развиваться по известному сценарию . Коллективизация была проведена за один год (1955/56). Затем произошел переход к коммунам с предельной концентрацией производства (до сотни деревень) и обобществлением ресурсов (вплоть до коллективных трапез как единственной гарантированной формы потребления). Была разрушена связь между трудом и отдачей от него, такая связь противоречила самой коммуналистской идеологии. Деревня оказалась на положении трудармии: с одной стороны, крестьяне были привязаны к коммуне системой регистрации и продпайков, а с другой - десятки миллионов их надолго отрывались от своих домов для грандиозных строительных работ. Неблагоприятные погодные условия довершили катастрофу: за годы «большого скачка» (1958-1961) погибло от голода от 15 млн. до 30 млн. человек .
После этого были сделаны различные послабления для семейного хозяйствования крестьян: «приоткрыто окно» для торговли и осуществлена частичная деконцентрация сельскохозяйственного производства. Коммуны были сокращены до 3-3,5 тыс. дворов и подразделены на бригады, примерно соответствовавшие деревне (200-250 дворов), и звенья - 30-40 дворов . Затем началась «консервативная модернизация» Чжоу Эньлая, создавшая предпосылки для «зеленой революции», которая развернулась одновременно с деколлективизацией .
Во Вьетнаме не было ничего подобного «большому скачку», и динамика коллективизации оказалась прямо противоположной. Начавшись в 1955-1957 гг., она затянулась на многие годы и лишь к 1969 г. достигла уровня 92% дворов северовьетнамской деревни . Как и Китае, здесь лишь 5% земли выделялось для семейного хозяйствования, но фактически на этих началах в Северном Вьетнаме обрабатывалось 7-20% коллективной земли. Соответственно доходы от своего хозяйства составляли половину (от 50% в 1961 г. до 54% в 1967 г.) крестьянских доходов, тогда как в Китае за всю «эпоху коллективизма» они не превышали четверти, а зачастую опускались до 10% семейных бюджетов . Концентрация сельскохозяйственного производства во Вьетнаме была значительно меньшей, но динамика ее была повышательной: в начале 60-х годов кооперативы охватывали по 60-85 дворов, в 1970г. -150, к 1980г. - 370 .
Вьетнамские власти начали форсировать уровень концентрации производства и степень обобществления с 1974 г., т.е. к концу войны, тогда как для крестьян «с окончанием войны исчезло главное оправдание коллективизации» . В результате, несмотря на возвращение в деревню солдат, стало падать производство, особенно продовольствия. Достигнув в 1961 г. в рисовом эквиваленте 318 кг на душу населения, оно в 1974 г. снизилось до 242 кг . Рост возобновился лишь в 80-х годах, что явилось результатом начавшейся деколлективизации.
В то же время в Китае деколлективизация произошла на фоне подъема производства. За счет расширения применения минеральных удобрений, внедрения улучшенных семян высокоурожайных сортов и ирригации производство продовольствия в Китае возросло с 306 кг в 1957 г. до 319 кг в 1978 г. на душу населения . «Без особого шума крестьяне в конце 70-х годов, часто при поддержке местных и региональных властей, добивались расширения возможностей семейного хозяйствования и торговли». Одновременно значительная группа в китайском руководстве во главе с Дэн Сяопином пришла к выводу, что коллективное хозяйствование экономически и политически представляет «дорогостоящий анахронизм». Так «давление сверху и снизу открыло дорогу для второго этапа преобразований».
Ключевым моментом стала «вторая земельная реформа», перераспределение коллективизированной земли среди крестьян. Правда, возвращение крестьянам прав на землю было неполным. Официально земля в Китае является собственностью деревни, во Вьетнаме - общенародной собственностью; фактически в обеих странах ею распоряжаются местные власти, которые и распределяют ее между деревенскими дворами. Распределение земли при «второй реформе», как и при первой, отличается «замечательным равенством» по сравнению с такими странами, как Индия, Бразилия или Филиппины. Однако средние размеры участков (0,62 га в Китае , 0,3 га в Северном Вьетнаме) могут «обеспечить лишь семейное потребление, но не улучшение условий жизни» .
Вместе с тем во Вьетнаме дворам разрешается обрабатывать до 3 га земли, а в Китае вообще верхнего предела не установлено, и поскольку крестьяне имеют право сдавать выделенную им землю в аренду, создаются возможности для концентрации хозяйственных площадей. В Чаншу провинции Цзянсу 1230 дворов благодаря аренде обрабатывают 6887 га (в среднем 5,6 га на хозяйство). Нередко выделяется слой крестьян, специализирующийся на сельскохозяйственном производстве, у которого сосредоточивается земля в данной местности (например, 761 ферма в уезде Уси той же провинции). Бывает и так, что крестьяне нанимают мигрантов для обработки своей земли, а сами занимаются более доходными видами деятельности. В провинции Гуандун, например, землю зачастую обрабатывают выходцы из бедных западных провинций Хунань и Хубэй .
Кроме концентрации земли Китай широко демонстрирует образцы концентрации труда и средств производства. В ходе деколлективизации местные власти распределяли, продавали, сдавали в аренду имевшуюся у кооператива технику, рабочий скот, кустарные производства. Однако нередко крестьяне оставляли эти ресурсы для совместного хозяйствования. В Китае, по официальным (и, как предполагают авторы, преувеличенным) данным 1991 г., продолжали практику коллективного хозяйствования четверть (26%) бывших производственных звеньев, которым принадлежало 35% всей обрабатываемой земли и 70% орошаемой . Во Вьетнаме таких примеров производственной интеграции нет, но широко распространена традиционная трудовая взаимопомощь, а также кредитная и снабженческо-сбытовая кооперация.
Главное отличие между двумя странами - это сохранение в Китае широкой базы сельской промышленности. Возникшая в период коллективного хозяйствования, она представляет в настоящее время «наиболее динамичный сектор экономики, магнит для иностранных инвестиций, самый мощный источник занятости и повышения доходов, важнейшую движущую силу в быстром росте китайского экспорта и увеличении его прибыльности» . Основу для ее процветания создали политика децентрализации, проводившаяся в 50-60-х годах, и формирование местных управленческих кадров. Значима и сохраняющаяся поддержка государства.
Вообще «присутствие государства» в современной агросфере Китая значительно ощутимей, чем во Вьетнаме. Это и сохранение обязательных поставок некоторых видов продукции (прежде всего зерна) по фиксированным ценам, и монополия на поставку в деревню оборудования, удобрений и др. Во Вьетнаме деколлективизация растянулась на более длительный период (1981-1988), чем в Китае, где она произошла за четыре года (1978-1982), но замена государственного регулирования рынком произошла более радикально. Сельская промышленность здесь тоже развивается, однако ее база - отдельные дворы, предприятия используют семейный труд и редко насчитывают более десяти работников.
Кроме внутренних предпосылок успехи Китая в развитии сельской промышленности предопределила благоприятная внешняя обстановка. Тогда как Вьетнаму пришлось перестраивать свою экономику на рыночной основе в условиях экономической блокады со стороны США, продолжавшейся до 1994 г., Китай широко пользовался международной поддержкой. Иностранный капитал в больших размерах поступал главным образом от китайской диаспоры в Азии, Европе и Северной Америке через Сянган, и эти инвестиции сыграли решающую роль в экспортной переориентации сельской промышленности, особенно в прибрежных районах Восточного и Юго-Восточного Китая.
В совместной статье  Хи Ван Луонг на основе полевых исследований в северовьетнамских деревнях (1987-1994) и Дж. Анджер, проводивший полевые исследования в различных районах Китая (с середины 70-х годов до 1997 г.), рассматривают рост социально-экономической дифференциации деревенских дворов при деколлективизации. Главный их вывод, что этот процесс при общей природе имел в двух странах «существенно различные социоэкономические последствия» и важнейшее из этих различий - формирование в сельском Китае новой денежной элиты, объединяющей местную администрацию и предпринимателей .
По официальной статистике, уровень неравенства в северовьетнамской деревне выше, чем в китайской (индекс Джини в долине р.Красной-Хонгха .25 против .21 в среднем для китайской деревни). Однако фактически соотношение прямо противоположное. Крестьянское сопротивление во Вьетнаме сорвало попытку властей наделить преуспевающие хозяйства дополнительной и более плодородной землей для достижения общего роста продуктивности. Сохранение общинной сплоченности продолжает тормозить рост неравенства. В китайской деревне такой фактор отсутствует; сами коммунистические власти способствовали разрушению общины. Периодические политические кампании против враждебных элементов побуждали крестьян ради самосохранения доносить на соседей, в результате чего жизнь в китайской деревне при социализме резко отличалась от традиционного образа сплоченного «морального сообщества» .
Быстрому росту неравенства в Китае способствовала и практика деколлективизации. Сохранив за крестьянами принудительные поставки продовольствия по ценам ниже рыночных, власти создали неблагоприятный режим для дворов, продолжающих заниматься земледелием. Их доход вырос главным образом в первые годы деколлективизации: за 1978-1984 гг. в среднем на 10% в год, затем ежегодный рост снизился до 2%, а с конца 80-х началась стагнация. В то же время продолжают увеличиваться несельско-хозяйственные доходы. И здесь преимущество оказывается на стороне более развитых прибрежных регионов . За 1983-1992 гг. доля доходов от промышленности возросла в сельской экономике с четверти до половины; притом эта доля в Восточном Китае составляет больше 60%, в Центральном - 30 и в Западном - менее 20%. Соответственно за чертой бедности в провинции Гуандун (Юго-Восток) пребывает менее 1% дворов, а в провинции Ганьсу (Западный Китай) - 34% .
Межрегиональные различия в уровне неравенства существуют и в Северном Вьетнаме, хотя они менее значительны из-за меньшей развитости сельской промышленности. Средний годовой доход крестьянского хозяйства в дельте р. Красной (Хонгха) 100 ам. долл. и 40% из них представляют доходы от сельского хозяйства, тогда как в северном предгорье эти показатели соответственно 73 долл. и 63% (включая лесоразработки), а в центральных районах - 69 долл. и 47%. Ниже уровня бедности находятся 55 (дельта), 63 (предгорье) и 74% (центр) хозяйств . Во Вьетнаме, как и в Китае, существует прямо пропорциональная связь между бедностью региона и тяготением его населения к натуральному производству. По существу деревни, ориентированные на самообеспечение, и деревни, ориентированные на рынок, представляют «два различных мира» . Поэтому сопоставления уровней неравенства должны осуществляться с учетом этого принципиального различия.
В Китае при огромном преобладании рыночно ориентированных хозяйств хозяйства натурального типа сохраняются преимущественно в
районах, неблагоприятных для земледелия, и в отдаленных деревнях, плохо связанных с городом. Основным фактором неравенства в китайской деревне является политика государства. Во-первых, размер обязательных поставок, превратившихся в натуральный налог, был определен при получении дворами земли и не учитывает изменения доходов хозяйства. Во-вторых, денежные налоги также более благоприятны для преуспевающих хозяйств. В-третьих, кредитная политика местных государственных институтов, ориентированных на прибыльность, лишает бедноту возможности получить ссуду, а значит, и приобрести минеральные удобрения. Все же таких маргинальных хозяйств в Китае даже в неблагополучных районах сравнительно немного (5-15%, по оценке Анджера, обследовавшего провинции Юннань, Гуанси, Гуйчжоу слаборазвитого Юго-Запада).
В целом, по оценке авторов, за чертой бедности в Китае остается 14% (11,5%, по официальной статике) сельского населения, тогда как в Северном Вьетнаме - 57%! . Однако именно в последние годы положение здесь стало улучшаться. Если в 1976-1980 гг. (последний этап аграрного социализма) треть хозяйств имела среднемесячный душевой доход менее 20 кг риса, то в 1989 г. - 9,4%, соответственно доля хозяйств с доходом более 60 кг возросла с 12,5 до 18,4%. Сдерживающим фактором остается ограниченная возможность получения несельскохозяйственных доходов. Кроме того, у северовьетнамского крестьянина больше проблем со сбытом. Поскольку спрос сравнительно невелик (уровень жизни в городе, хотя и выше, но не столь значительно), многие хозяйства из отдаленных деревень предпочитают оставлять продовольствие про запас.
Уровень неравенства во Вьетнаме растет медленнее, чем в Китае, и это объясняется, в частности, политикой властей, которые сняли ограничения для развития рынка. Обязательные поставки продовольствия были конвертированы в денежный налог, исходя из рыночных цен. Поземельный налог был установлен на дифференцированной основе в зависимости от плодородия земли и места расположения . Рыночный принцип положен и в основу кредитной политики. Кредит государственных институтов недешев - 42% в год (с комиссионными - 60), но даже самые неимущие имеют доступ к нему1. Объясняется это тем, что во Вьетнаме разрешен залог прав землепользования .
В рыночно ориентированных деревнях сохраняют свое значение некоторые традиционные факторы экономической дифференциации. Это - численность и состав крестьянской семьи. Обилие рабочих рук, объединение нескольких поколений облегчают диверсификацию хозяйства и расширяют возможности получения доходов вне его, что и становится основой преуспеяния как в Китае, так и особенно во Вьетнаме, где такие возможности более ограничены. Если в Китае 28% крестьян заняты в сельской промышленности (1993), то во Вьетнаме только 6,7% (это данные 1989 г., с тех пор положение существенно не изменилось). Вьетнам испытал кризис в сельской промышленности, который особенно затронул кооперативные предприятия, где число занятых за 1989-1992 гг. сократилось с 560 тыс. до 144 тыс. человек. Их место все более занимают небольшие частные или семейные предприятия .
И в Китае, и во Вьетнаме сельская промышленность особенно активно развивается в центрах традиционного кустарного производства (пищевая, текстиль, керамика). Происходит возрождение даже там, где за десятилетия социалистического хозяйствования традиционные промыслы совершенно исчезли.
Первичным фактором экономической дифференциации следует считать доступность рынка, условия сбыта сельскохозяйственной продукции. Во Вьетнаме, однако, наиболее распространенным коммерческим продуктом сделалась самогонка. В Китае многие хозяйства начинали путь к преуспеянию с выращивания овощей для продажи на ближайшем городском рынке. К этому добавлялись выращивание цыплят или поросят, разведение рыбы, посадка фруктовых деревьев. Накопленные средства использовались как для создания частных промышленных предприятий, так и для долевого участия в деревенских объединениях.
Последние стали особым фактором дифференциации, как внутри-деревенской, так и межрегиональной . Во-первых, они нередко используют в малодоходных и опасных отраслях своего производства труд мигрантов из неблагополучных районов. Во-вторых, эти мигранты, обрабатывая земли местных крестьян, создают им возможности для более доходной занятости на сельских предприятиях. Так, центры сельской промышленности становятся очагами социальной напряженности нового типа, которого не было при социалистическом хозяйствовании, когда власти блокировали трудовую миграцию из менее благополучных в более благополучные районы.
В целом в Китае, как и во Вьетнаме, наиболее преуспевшие при деколлективизации крестьяне - это люди предприимчивые, обладающие квалификацией и имеющие связи с местными властями. Очень важны семейные традиции. По выборочным обследованиям в китайской деревне, 41% преуспевающих дворов были хозяйствами среднего достатка или зажиточными до коллективизации и менее 10% относились к бедноте. Локальные исследования в северовьетнамской деревне дают такую же картину: 46% хозяев, имеющих излишек продовольствия, происходят из средних крестьян и 14% - из бедноты. Никто из относившихся до коллективизации к середнякам не попал сейчас в категорию бедноты .
Семейные традиции обнаруживают себя прежде всего трудолюбием. Людей, которые работали с особой тщательностью при коллективизме, в деревне высмеивали; сейчас трудолюбие вновь получило свои права, став фактором преуспеяния. Еще важнее знания и умения, те навыки агрикультуры, которые в настоящих крестьянских семьях переходили из поколения в поколение. Однако даже такие семьи, как считают в деревнях, не могли бы добиться успеха без поддержки властей.
Официальный курс китайского руководства при проведении рыночных преобразований - «опора на сильных», и выражается он, в первую очередь, в кредитной политике. Финансовая поддержка так называемых специализированных дворов, в число которых попадают исключительно преуспевающие хозяйства, обеспечивает им относительно дешевый кредит. По данным Анджера, в шести более развитых волостях на о-ве Хайнань (провинция Гуандун), 13% обследованных дворов, получивших ссуды Сельскохозяйственного банка или государственных кредитных ассоциаций, имели годовой доход 63 тыс. юаней, тогда как у остальных, не получивших кредита из государственных источников, доход был 8,5 тыс.. Кроме официальных, есть и неофициальные возможности получения ссуды - это связи, прежде всего родственные, со служащими кредитных учреждений.
Преуспевающие дворы фактически пользуются льготами по налогообложению, поскольку деревенские налоги имеют традиционную земельную основу и гораздо меньше затрагивают иные источники дохода, особенно вне сельского хозяйства, которые, как правило, и дают преимущество одним по сравнению с другими. В результате богатейшие 10% дворов китайской деревни, получая 26% совокупного годового дохода, выплачивают лишь 13% всех налоговых поступлений с деревни .
Важнейшая часть преуспевающих хозяйств - это дворы работников местных органов власти. «Многие из тех, кто благодаря принадлежности к руководству преуспевал в коллективистскую эпоху, по этой же самой причине получил преимущество и от упразднения аграрного социализма». Среди выигравших были и специалисты, например механизаторы, которым коллективное хозяйство дало умение работать на тракторе. Еще значимей при деколлективизации оказались административные навыки - умение принимать организационные решения, распоряжаться деньгами и особенно поддерживать отношения с вышестоящими властями и разнообразными институтами. И все же не умение, а влияние предопределило преуспевание верхушки социалистической деревни после деколлективизации. Среди разбогатевших - 54% представителей местной власти, тогда как в целом в слой имущих вошли лишь 16% жителей китайской деревни. Показательно, что в число имущих попали лишь 17% тех, кто после деколлективизации оказался вне власти . «Несмотря на умения и знания, которые они приобрели в своей прежней руководящей деятельности, без возможности распоряжаться деревенскими ресурсами их экономическое положение оказалось аналогичным положению простых крестьян».
Китайское руководство, взяв курс на рыночные реформы, постаралось заинтересовать местные власти в их проведении, создав условия для «конвертирования» властных позиций в богатство. У административной верхушки деревни оказалось значительно меньше рычагов влияния на крестьян, чем было при коллективизме, однако они смогли распоряжаться оставшимися рычагами значительно более эффективно для материального преуспеяния благодаря ослаблению центрального контроля и прекращению массовых политико-идеологических кампаний по
социалистическому воспитанию. Среди оставшихся рычагов - распределение минеральных удобрений, кредита, предоставление жилья и лицензий для предпринимательской деятельности.
Эти рычаги создают основу для коррупции, которая выражается как в простейшем взяточничестве, так и в создании отношений патрон-клиент. Однако поскольку административная верхушка лишилась части рычагов, система подобных отношений в деревне стала «более плюралистической» . Это создает для крестьян некоторую возможность маневра, т. е. выбора, которого у них не было в коллективистскую эпоху. Если в тот период существовала лишь одна система иерархии, от которой всецело зависела жизнь деревни, то в настоящее время можно говорить о складывании двух иерархических систем. К административной верхушке прибавились предприниматели. Однако уже заметна тенденция к слиянию двух иерархий, а образование единого могущественного в политическом и экономическом отношении слоя сулит деревенской бедноте ухудшение условий жизни. Пока при особых притеснениях со стороны предпринимателей беднота еще может прибегнуть к заступничеству местных властей, но вскоре она может лишиться такой возможности.
Во Вьетнаме формирование деревенской элиты носит замедленный характер. Этому препятствуют общинные традиции, более высокий уровень сельской бедности, незначительность доходов вне сельского хозяйства. У местных властей меньше рычагов влияния и соответственно слабее развита коррупция. По данным 1989 г., лишь 15% крестьянских жалоб касались злоупотреблений властью (необязательно коррупции). Последняя, по некоторым оценкам, затронула 10% представителей местной власти; сами крестьяне считали честными 75% местных руководителей деревни (секретарь парторганизации, глава деревенского комитета, председатель кооператива) и 70% местной административной верхушки в целом (кроме верхней тройки, руководители общественных организаций, члены парткома, милиция) .
Основная часть преуспевающих хозяйств (с душевым годовым доходом более 1 млн. донгов) в коллективистскую эпоху занималась земледелием: от 57% в дельте р.Красной до 74% в Южном Вьетнаме. Остальная часть служила в армии или милиции, работала в госаппарате и только 20-30% входили в администрацию кооперативов . Класс денежной элиты во вьетнамской деревне не сложился в отличие от города, где за 1990-1994 гг., даже по официальным данным, прослойка богачей выросла почти в 2,5 раза. Одновременно благодаря повышению зарплаты 2 млн. госслужащих и военных значительно возрос средний класс. ВВП на душу сельского населения, составлявший 20% от городского в 1990 г., упал к 1995 г. до 14% .
Итак, по всем компонентам уровень экономической дифференциации во вьетнамской деревне значительно ниже. Пойдет ли она по пути китайской? Авторы оспаривают распространенное мнение, что достижение более высокого уровня развития страны и материального преуспевания ее жителей неизбежно связано с ростом неравенства. Они ссылаются на тенденции к переоценке этого мнения после 70-х годов среди специалистов по проблемам развития и на пример Тайваня, где «быстрый и устойчивый экономический рост происходил без увеличения дифференциации доходов, а временами и при сокращении ее».
На материале полевых исследований 1987-1988 гг. в столичном округе и пяти провинциях (Сычуань, Цзянсу, Аньхой, о-в Хайнань, Хэ-бей) Китая экономисты-аграрники из США Простерман и Ханстад предлагают типичный образец крестьянского хозяйства, работающего в условиях семейного подряда .
После упразднения коллективного хозяйства в своей деревне в 1981 г. Ян Вэйбо из Сычуани со своей семьей из пяти человек получил в аренду 6 му (0,4 га) земли. Урожайность у него возросла на треть (по рису с 6 до 9 т/га и по пшенице с 4,1 до 6 т/га1), а время на полевые работы сократилось в 5 раз - с 300 дней в году в коллективном хозяйстве до 60. Освободившееся время Ян использует на разведение свиней, кур и уток и 100 дней в году работает на местной фабрике. Его денежный доход вырос более чем в 4 раза. Семья выстроила кирпичный дом, приобрела телевизор, магнитофон, кондиционер. Чашку простого риса заменила рисовая каша с овощами; несколько раз в неделю, а не в год, на столе бывает мясо .
Рост урожайности, производительности труда и доходов со свертыванием коллективного хозяйствования и переходом к подворному подряду подтверждается статистическими данными в масштабе всей страны (см. табл. 1).
С переходом к семейному подряду завершился третий этап аграрных преобразований в КНР, начавшийся в 1978 г. Первая аграрная реформа 1950-1952 гг., охватив половину обрабатываемой земли и больше 60% сельского населения (46,7 млн. га было распределено среди 300 млн. крестьян), закрепила победу КПК. Полуарендаторская деревня (62-73% земледельцев были полностью или частично арендаторами) стала деревней крестьян-собственников. В результате производство зерновых возросло за 1949-1956 гг. на 70%, с 112,2 млн. до 188,4 млн. т .
Но для КПК конечной целью аграрных преобразований было упразднение семейного крестьянского хозяйства. Помимо идеологических мотивов коммунисты полагали, что коллективное производство обеспечит «повышение производительности без государственных инвестиций» . В 1953 г. был сделан решающий шаг к государственной монополии на торговлю зерном, в 1955 г. с принятием первого пятилетнего плана был взят курс на коллективизацию. Она была рассчитана на 15 лет, но вскоре приобрела форсированный характер. К 1955 г. более половины сельских дворов вошли в группы взаимопомощи по 10 семей, что лишь «формализовало... традиционную практику». В 1955-1956 гг. они стали преобразовываться в первичные кооперативы по 30-40 дворов с выделением управленцев и при коллективной обработке земли, но с сохранением приусадебного участка (не более 5% принадлежащей двору земли) и с получением дохода на внесенный земельный пай, который номинально оставался в крестьянской собственности .
Последняя (кроме приусадебного участка) была отменена вместе с доходом на земельный пай на следующем этапе, начавшемся в 1956 г.; обобществлялись также рабочий скот и часть инвентаря. Социалистические кооперативы образовывались путем объединения нескольких первичных кооперативов (около 300 дворов). Оплата происходила по трудодням. Сложности с учетом способствовали спонтанному переходу к уравнительному распределению, чем и воспользовалось руководство КПК для реализации своих стратегических целей. Вопреки усилившейся в том числе в партийных рядах критике, указывавшей на отсутствие у крестьян заинтересованности и бесхозяйственность в коллективном производстве, Мао Цзэдуном была навязана дальнейшая коллективизация. В 1958 г. за полгода 680 тыс. кооперативов слились в 26 578 коммун, охвативших 90% сельского населения (550 млн. человек). Средняя коммуна включала 20 тыс. человек (4500 дворов) и 4000 га обрабатываемой земли. Были упразднены остатки частной собственности (на приусадебные участки) и частная торговля продовольствием. 50-80% вознаграждения за труд (12 часов в обычный день, еще больше в страду) выдавалось «по потребности». Как правило, это были коллективные трапезы .
«Большой скачок» привел «к самому страшному, вероятно, голоду, испытанному человечеством в ХХ в.». Душевой рацион в среднем по стране снизился с 2100 ккал до 1500. Смерть от голода поразила 20-30 млн. человек. Погодные условия в 1959-1961 гг., на которые ссылались власти в объяснение массового голода, были не хуже, чем в 1956-1957 и 1962-1963 гг. Самым серьезным «стихийным бедствием» стало отсутствие у крестьян заинтересованности. Засоренность полей, которой никогда не знала китайская деревня, достигла в некоторых районах 82% обрабатываемой земли .
После 1961 г. началось восстановление производства, которое включало те же ступени, что процесс коллективизации, но в обратном направлении: основной хозяйственной единицей стала вначале большая производственная бригада, соответствовавшая прежнему кооперативу «социалистического типа», а затем (малая) бригада, которую образовывали члены прежнего первичного кооператива. Последовали и попытки возрождения крестьянских хозяйств на основе передачи в их пользование приусадебных участков, были разрешены побочные занятия крестьян и частная торговля. Все это вызвало противодействие среди ближайших соратников Мао. Однако страх перед повторением трагедии «большого скачка» сдерживал реакцию; приусадебные участки сохранились и составляли в 1975 г. 6,4 % обрабатываемой земли. 10 лет восстановления принесли плоды: в 1971 г. среднедушевое производство зерна достигло уровня 1958 г., однако даже в 1977-1978 гг. оставалось ниже уровня 1956 г. . Городское население на 40% зависело от импорта продовольствия. При всем том жизненный уровень горожан оставался в 2 раза выше, чем у крестьян .
Переход к семейному подряду начался снизу в конце 1978 г. в провинции Аньхой, особенно страдавшей от наводнений и засухи. За самовольство местные чиновники были наказаны. Но когда стали известны результаты, правительство разрешило переход к подряду в бедных районах. Последнее ограничение не сработало, и в 1981 г. система была признана в рамках всей страны. К середине 1983 г. ее приняли 93% всех производственных бригад. Значение перехода к подряду резюмируют сравнительные данные о среднегодовом приросте валового производства зерна по трем важнейшим периодам аграрной истории КНР:
1) самостоятельное крестьянское хозяйство (1949-1955);
2) коллективизация (1955-1980);
3) деколлективизация (1980-1984).
Эффективность перехода к подряду выявилась именно в первые годы, после 1984 г. прекратился рост производства зерна, замедлился рост сельского хозяйства в целом. Обязательные поставки государству части продукции по фиксированным низким ценам и платежи в общественные фонды стимулируют краткосрочные инвестиции, дающие эффект в течение одного сезона. Таковы проведение агротехнических операций в оптимальные сроки, тщательная прополка, рациональное использование удобрений. Но крестьянин не идет на землеустроительные и ирригационные работы, не сажает плодовые деревья и даже органику вносит по преимуществу на приусадебном участке.
Хотя подряд заключается на ряд лет (до 15), крестьянин не уверен в своем праве распоряжаться землей, ибо продолжение аренды всецело зависит от управляющего местным коллективным хозяйством, остающимся собственником земли. Уверенность крестьянину может дать получение права собственности на землю. Авторы доказывают, что это было бы выгодно прежде всего самому государству. При семейном подряде оно недополучает значительную часть ренты: его доход 10-25% вместо 40-60%, которые при аналогичном давлении на землю получал бы частный землевладелец . Продажа даже по минимальной цене, равной стоимости производимой в год продукции (в других азиатских странах при проведении аграрной реформы коэффициент был 2,5, что тоже значительно ниже рыночных цен), лишь 26 млн. га обрабатываемой земли и 20 млн. га пустошей принесла бы больше 60 млрд. юаней (17 млрд. ам. долл.), не считая ссудного процента . Огромный доход сулит и поземельный налог. Но главное - это рост продукции за счет долгосрочных инвестиций. 100 млрд. человекодней в году, которые получило крестьянство благодаря деколлективизации , и возросшие доходы, которые сейчас направляются в основном в потребительскую сферу, создают надежную основу для роста крестьянских вложений в основное производство.
Поскольку приватизация земли для коммунистического правительства - проблема щепетильная, авторы предлагают свои рецепты идеологического прикрытия: от концепции «личной собственности» до исторических прецедентов первых лет КНР и фактического существования частной собственности в городах, а также в деревне бывших социалистических стран Восточной Европы. Соответственно они предлагают несколько этапов приватизации, начиная с 6 млн. га приусадебных участков, затем 20 млн. га земли, используемой по условиям подряда крестьянскими дворами на свое потребление , и 20 млн. га пустошей .
Должны быть исключены негативные последствия приватизации. Предупредительные меры по образцу аграрных реформ в несоциалистических странах Азии подразумевают: 1) земля не может перепродаваться до выплаты ее стоимости; 2) покупатель не может владеть участком, превышающим определенный максимум (например, 1-3 га). Должна быть исключена и возможность сдачи купленной земли в аренду.
Озабочены авторы и другой стороной вопроса - как убедить крестьянина, что уже проданную ему землю не заберут. Во-первых, следует исключить принуждение: у крестьянина должен быть выбор - покупать землю или продолжать арендовать ее на условиях подряда. Во-вторых, земля должна именно продаваться, а не раздаваться. В-третьих, приватизация должна сопровождаться мощной идеологической кампанией, а покупку земли следует закреплять торжественным актом и вручением специальной грамоты.